Печерский монастырь архимандрит мефодий. Из истории холмской династии холмских. Ис полла эти, дэспота! многая, многая

А рхимандрит Мефодий - (в миру протоиерей Матфей Петрович Холмский) сын священника погоста Данькова Холмского уезда Псковской губернии - принял управление монастырём 25 марта 1894 года».

В монастырской летописи от 18 февраля 1894 года читаем: «Указом Святейшего Правительствующего Синода № 788 настоятелем переведен из Никандровой пустыни Псковской епархии Архимандрит Мефодий.

При нем начата была постройка нового двухэтажного кирпичного здания братской трапезы с келиями для братии в нижнем этаже и с просторной в «два света» трапезной залой во втором этаже; вызолочены купола Успенского собора Печорским священником Алексием Суетовым; устроен на кирпичных столпах новый крытый ход от Настоятельского дома к Михайловскому собору и отремонтирован Настоятельский дом; поправлена внутренняя штукатурка Михайловского собора, Никольского храма и других; выстроена на монастырском конном дворе новая конюшня; надстроен второй деревянный этаж над первым каменным этажом столярной мастерской.

Отец Мефодий весьма почитался народом. Часто после весьма продолжительных монастырских богослужений ему подолгу приходилось еще благословлять богомольцев, стремившихся к нему из уважения за его строгую монашескую жизнь.

Он был любим и уважаем не только в Печорах, но и во Пскове. Его почитали как благодатного служителя Царицы Небесной и как доброго душевного человека, внимательного и ласкового.

Архимандрит Мефодий пользовался уважением и у петербургского духовенства. Бывал на аудиенциях у Императора Николая II, который подарил Псково-Печерскому монастырю драгоценные облачения и церковную утварь.

При нем все богослужения в монастыре отличались особенной уставностью и молитвенным благоговением. В его же время жил в обители строгой монашеской жизни иеромонах Феодосий, служивший ежедневно в продолжение многих лет в Успенском соборе раннюю Литургию и почитавшийся народом как опытный старец-подвижник и духовник.

В 1906 году обитель понесла большую утрату. Архимандрит Мефодий заболел крупозным воспалением легких. Находился на лечении в Петербургской Военно-Медицинской Академии, где и скончался. Было ему 75 лет. О своей кончине он предсказал заранее своему келейнику - будущему старцу иеросхимонаху Симеону (Желнину). Отец Симеон вспоминал: «Однажды Наместник при разговоре со мной - это было в конце его земной жизни - сказал мне: «Я скоро умру, в день Пасхи, но не дома...» На Страстной неделе (в 1906 году) отец Мефодий был вызван в Питер в Святейший Синод. Там он заболел и умер в первый день Пасхи».

Тело отца Мефодия было привезено в Печоры по железной дороге. На похороны съехалось много народу. Его многочисленные почитатели и духовные дети - все хотели отдать последний долг. О большом количестве провожавших свидетельствует сама погребальная процессия: когда гроб приближался к Святым Воротам монастыря, конец людского потока был еще на железнодорожной станции.

Еда. Вот, что было священным для любого советского человека в 80е. И мужчины, попадавшие на послушание в Псково-Печерскую обитель, помимо духовной пользы, о которой много написал известный ныне архимандрит, а тогда послушник этого монастыря, получали и совершенно немыслимые гастрономические удовольствия.

Мда....Завтрак и ужин были относительно скромными. Завтрак был только для трудников (произносилось "трутник", с некоторым подстёбом,порой, поэтому я такое написание употребляю, поясняю для смутившихся) , послушников и некоторых монахов, несущих тяжёлые физические послушания на хоз. дворе или коровнике, летом он проходил на открытой веранде. Помимо замечательного монастырского творога (монастырский коровник был вполне обширен) и каши, на завтрак из закромов запасливого келаря обители добрейшего о. Анастасия могло приплыть что-то замечательное, но с явно исчезающим сроком годности. То это были шикарные шоколадные конфеты, а то настоящая копчёная осетрина, которую, собственно, я там в первый раз и попробовал. Ужин был из остатков обеда и заканчивался чтением молитв на сон грядущий.
Но, главное, как вы понимаете,- обед! Он проходил в большой трапезной зале.Три параллельных длинных составленных стола: два для братии и один для трутников, белого духовенства и прочих гостей мужского пола. Один меньший стол стоял перпендикулярно под иконами, за ним сидели архиереи при их приезде в обитель, наместник и высшие чины монастыря. Накрывался он только по праздникам и воскресеньям. Сказать, что обед был обильным, это значит не сказать ничего. Всё подаваемое съесть было просто невозможно! Забавно было смотреть на новичков, которые набрасывались на вкуснейшие закуски и в ужасе сдувались уже на супе. А ведь кто-то из нас, паломников приезжал из тех уголков необъятной Родины, в которых и масло в открытой продаже невозможно было купить! Опытный трутник-поломник начинал уже выбирать, не увлекаться или полностью отказываться от супа и ждать второе, предварительно разведав, что же будет подано в этот раз. Одним из шикарнейших фирменных блюд были макароны с….мясом….? Т.е. изумлённые паломники и гости оглядывались с недоумённым видом: «Как? В монастыре мясо подают, и такое вкусное…и монахи едят, не только гостям ставят». Обычно, после такой трапезы находился какой-то новичок, вопрошавший:
- Что это с макаронами было?
И кто-то из младшей братии или бывалых трутников отвечал:
- Монашеское мясо….
Позже уже в конец очумевшему гостю объясняли, что это макароны с неведомой на большей части СССР, акромя как в консервированном виде, рыбой тунец. Но здесь она была не из банок, а что ни на есть свежемороженой.
После праздничного или воскресного обеда можно было пойти к себе в общую келью и лечь отдохнуть, но не редко это было невозможно физически. И трутники с послушниками неспешно брели ожидая продвижения еды из верхней части желудка и держа в руках захваченные на обеде фрукты, а на этот своеобразный парад смотрели в полнейшем изумлении советские туристы, прибывшие в составе официальных экскурсий и ожидавшие, естественно, увидеть памятники русской архитектуры, но никак не живых своих соотечественников,делово расхаживающих между этими самыми памятниками, да ещё в совершенно чуждом социалистическому строю виде, что-нибудь вроде: скуфейка, борода, вязанный не по размеру свитер и брюки со стрелкой заправленные в офицерские сапоги.
На сам обеде кто-то из братии читал жития святых этого дня, расположившись за специальной кафедрой. Особо замечательно было, когда какой-нибудь постник призывал со страниц своего жизнеописания питаться парочкой фиников в неделю, и это в момент выноса того же «монашеского мяса» или наваристой ухи из судака. Впрочем, случались на монастырских обедах и другие замечательные случаи….
продолжение следует

5 апреля 2016 года исполнилось 110 лет со дня смерти настоятеля Псково-Печерского монастыря архимандрита Мефодия, в миру Матвея Петровича Холмского, уроженца погоста Даньково (ныне Андреапольский район), тридцать лет прослужившего священником в Благовещенской церкви и два года бывшего настоятелем Корсунско-Богородицкого собора г. Торопца.
Многочисленный род Холмских и их потомков был хорошо известен в Псковской губернии. Старейшему псковскому краеведу, почетному гражданину Пскова Н. Ф. Левину по архивным материалам удалось отыскать послужной список Матвея Петровича Холмского и воспроизвести основные вехи его биографии в докладе «Настоятель Псково-Печерского монастыря архимандрит Мефодий (Холмский), вошедшем в сборник „Кирилло-Мефодиевские традиции в Пскове“.
Дедом Матвея был дьякон Василий Холмский. Его сын Петр учился в Псковской духовной семинарии, но после окончания первого двухгодичного класса по каким-то причинам выбыл из семинарии. 26 ноября 1814 он получил место дьячка в Казанской церкви погоста Аполец Холмского уезда. После десяти лет службы в Аполецкой церкви дьячок Петр был посвящен в дьяконы и переведен в Троицкую церковь погоста Даньково, в семи верстах от Апольца.
27 мая 1826 г. дьякон Петр Холмский был возведен в сан священника. В Данькове, в большой семье Петра Васильевича и Евдокии Сергеевны 6 августа 1831 г. родился шестой ребенок, которому дали имя Матфий (Матвей). Всего в семье священника было восемь детей: шесть сыновей — Лев, Федор, Гавриил, Матфий, Павел, Иван и две дочери — Анна и Татьяна. Служба о. Петра Холмского в Данькове продолжалась 20 лет, до перевода его в 1844 г. в Троицкую церковь погоста Волок Холмского уезда (ныне Торопецкого района).

Первоначальное образование и подготовку к служению православной церкви сыновья священника о. Петра Холмского получили в Торопецком духовном училище. Матвей поступил в духовное училище в десятилетнем возрасте. По окончании училища в 1847 г. он был принят в Псковскую духовную семинарию. По характеристике инспектора семинарии, Матвей Холмский „отличался большой религиозностью, любил церковные службы, с особенным удовольствием занимался богословскими предметами и показал страстное желание послужить церкви“. В 1853 г. с аттестатом 1-го разряда он закончил семинарию и вскоре женился на дочери великолукского священника о. Иоанна Шалфеева Елизавете.
1 июля 1854 г. Матфий Холмский, как один из лучших выпускников семинарии, был рукоположен в иерейский сан и назначен священником Благовещенской церкви г. Торопца.
В Торопце у Матвея Петровича и Елизаветы Ивановны родилось три сына — Петр, Нил и Яков. Все складывалось хорошо: богослужение и духовно-просветительская деятельность священника получили высокую оценку владык епархии. Из послужного списка известно, что в 1856 г. ему была объявлена „благодарность и Архиепископское благословление за проповеди с особым усердием слова Божия“, а в 1861 г. „Архипастырская признательность и Божие благословление“ за проведение по воскресным дням катехизических поучений и безвозмездное преподавание Закона Божьего в приюте св. Ольги.
Но на девятом году семейной жизни наступила черная полоса. Двадцати девяти лет от роду, в 1862 г., скоропостижно скончалась Елизавета Ивановна. Матвей Петрович в тридцать один год остался вдовцом с тремя малолетними сыновьями. Помощь по уходу за ними и ведению домашнего хозяйства приняли на себя сестра Анна и мать Евдокия Сергеевна. Но не зря говорится, что беда не приходит одна. Горькая утрата жены сменяется еще большим горем — умирают два младших сына. „Священник налагает на себя правило ежедневно служить литургию“, и выполняет правило неукоснительно. Молитва и „делание добрых дел“ становятся единственным смыслом его жизни. А свалившиеся на него скорби он воспринимает как испытание Божие, без которого нет спасения души и самого человека.
О. Матфий принимает активное участие в общественной и благотворительной деятельности: выполняет обязанности благочинного; открывает в приходе церковно-приходскую школу; избирается гласным городской думы, членом уездного Училищного Совета, первым председателем благотворительного общества, членом правления Торопецкого духовного училища.
В год своего 25-летнего юбилея службы в Благовещенской церкви в 1879 г. о. Матфий был награжден орденом Святой Анны 3-ей степени. Но в 1881 г. последовало еще одно испытание, еще один удар судьбы. Матвей Петрович потерял последнего сына Петра — студента 4 курса Военно-медицинской академии, а через три года ушла из жизни и мать Евдокия Сергеевна. Пастырь задумался о монашестве. Но его духовный руководитель старец Амвросий сказал: „Еще не пришло время“.
Иерей Матфий Холмский тридцать лет верой и правдой прослужил в Благовещенском храме. В знак признательности его пастырских заслуг 27 мая 1884 г. он был возведен в сан протоиерея и в августе этого же года переведен на должность настоятеля Корсунско-Богородицкого собора.
В своих проповедях протоиерей о. Матфий не уставал разъяснять наставления древних старцев: „Купи себе покой трудом… Имей рассуждение духовное, возноси ум твой к Богу, но низводи и долу, размышляя, что рано или поздно все в землю возвратимся. Внимай чтению книг божественных, сокрушайся о грехах, говори одну правду, уста чаще открывай для молитвы, руки отверзай на подаяние нуждающимся, сердце удерживай от гнева, в теле сохраняй чистоту, в пище воздержание, колена преклоняй на поклонение Богу. Если сохранишь сие, то и будешь чадом света и сыном Царствия Небесного, спасешь душу свою“.
Грех, злые дела и помыслы разрушают душу и ведут к гибели человека. Но о. Матфий считал, что для спасения души и человеческого достоинства недостаточно ограничить себя одним только уклонением от злых помыслов. Необходимо еще делать добро.
Служба в Корсунском соборе продолжалась недолго. На 55-ом году жизни 27 октября 1886 г. протоиерей Матфий был подстрижен в монашество с именем Мефодий. Так закончился 32-летний период пасторской службы в Торопце, за время которой протоиерей Матфий Холмский снискал почитание и глубокое уважение своих прихожан и всех торопчан.
Последние девятнадцать лет жизни о. Мефодия были периодом его монастырского послушания. Сразу после принятия монашества псковский епископ Гермоген назначил его настоятелем Никандровой пустыни и уже 27 мая 1887 г. о. Мефодий был возведен в сан архимандрита. В церковном календаре Псковской епархии на 2014 г. отмечено, что в Никандровой пустыни архимандрит Мефодий продолжил служение на благо ближних. С первых дней своего пребывания в пустыни „он принимает подвиг старчества и становится духовным отцом тысяч стекавшегося к нему люда“.
Его попечением на монастырском кладбище была построена церковь. В 1892 г. „за отлично-усердную службу“ император пожаловал ему орден святой Анны 2-ой степени. В этом же году архимандрит совершил двухмесячное паломничество в святые места Палестины.
После семилетнего настоятельства в Никандровой Благовещенской пустыни архимандрит Мефодий определением Синода от 4 (17) февраля 1894 г. за № 316 был перемещен на такую же должность в Свято-Успенский Псково-Печерский монастырь. Надо отметить, что сюда переводились игумены других обителей в знак особого признания их заслуг.
25 марта 1894 г. архимандрит Мефодий принял управление Псково-Печерским монастырем. Настоятель обители пользовался огромным авторитетом и почитанием насельников, молящихся и паломников. К нему стремились верующие за благословлением из уважения за строгую монашескую жизнь. Его почитали как доброго, внимательного, простого и доступного человека. В год перевода исполнилось 40 лет с начала его священнослужения. В связи с этим состоялось чествование, на котором ему преподнесли архимандритский посох и поздравительный адрес.
Кроме выполнения своих прямых обязанностей о. Мефодий, как и прежде, принимает активное участие в общественной и благотворительной деятельности. 3 июня 1894 г. архимандрит принял звание почетного блюстителя Псковского Духовного училища. На устройство домовой церкви училища он израсходовал около двух тысяч рублей личных средств. А в 1900 г. пожертвовал престол и иконостас.
В 1895 г. настоятель избирается членом правления Псковского отдела Императорского православного Палестинского общества, одной из задач которого было поддержание православия и ознакомления верующих с настоящим и прошлым святой земли.
Указом от 14 мая 1896 г. архимандрит Мефодий был награжден орденом Святого Владимира 4-ой степени, а указом от 28 августа 1900 г. орденом Святого Владимира 3-ей степени.
В 1903 г. Россия отмечала 200-летие победы над шведами у стен Печерского монастыря в годы Северной войны. В августе обитель посетил император Николай II с семьей.
В 1904 г., в год 50-летия священнослужения, архимандрит Мефодий был награжден орденом Святой Анны 1-ой степени. 1 июля в день юбилея в монастырь прибыли архиепископ Псковский и Порховский Арсений (Стадницкий), губернатор граф А. В. Адлерберг, настоятели всех монастырей епархии, депутации от Пскова, Порхова, Торопца, Холма и других городов. Это торжество широко освещалось на страницах «Псковских епархиальных вестей » и «Псковского городского листка ».
В «Воспоминаниях о почившем настоятеле Псково-Печерского монастыря архимандрите Мефодии» за 1906 г. Е. А. Воронова пишет: «…о. Мефодий 23 февраля 1906 г. приехал в Санкт-Петербург для консультации с врачами по состоянию его здоровья… На 2-й день старец был в Воронцовском подворье по делам благочиния. На 3-й день посетил Свято-Владимирскую учительскую школу, молился в Казанском соборе. На следующее утро служил литургию на Воронцовском подворье. В другие дни посетил Духовную академию… Будучи на подворье, старец почувствовал себя плохо…». О. Мефодий слег с крупозным воспалением легких. Больного два раза навещал Иоанн Кронштадский. За ним наблюдали лучшие доктора Петербурга, но болезнь оказалась сильнее. И 5 апреля 1906 г. старец Мефодий на 75-м году жизни скончался на подворье Воронцовского монастыря. Гроб с телом покойного по железной дороге был доставлен в Печоры.
Во все дни своей жизни архимандрит Мефодий верно и усердно служил Господу и народу, оставив нам пример доброй и богоугодной жизни. Его священнослужения и благотворительная деятельность всегда получали высокую оценку и признание.
В прощальном слове в Михайло-Архангельском соборе Печерского монастыря владыка архиепископ Арсений сказал: «…В лице о. архимандрита Мефодия мы лишились дорогого старца, опытного и мудрого советника, примерного пастыря и инок… Скорбит по тебе святая обитель, осиротевшая ныне и провожающая со слезами прах твой…; скорбят пастыри всей области Псковской, видевшие в тебе пример истинного доброго пастыря и воплощение иноческих добродетелей; Скорбят все многочисленные твои духовные дети».
8 апреля 1906 г. архимандрита похоронили в «богом зданных пещерах» Псковского монастыря рядом с его сестрой, монахиней Анной, и по сей день каждую субботу над его могилой служатся панихиды. В. В. КОТОВ.

Родился будущий старец в деревне Яковлевской, Островского уезда (ныне Пушкинского р-на), Псковской губернии 1 марта 1869 года, крещен в погосте Вехнове, с именем Василий. Родители его – Иоанн и Наталия – были верующими и богобоязненными людьми и воспитывали младенца в послушании и страхе Божием.
Вот что рассказывал сам батюшка о своем детстве:
«Жил я в доме своего отца в деревне Псковской губернии. В семилетнем возрасте я помню, как в дом отца моего приезжал, бывало, отец Корнилий (Старец Иоанно-Богословского Крыпецкого монастыря преподобный Корнилий († 1903 г.)), монах Крыпецкого монастыря, во время своих поездок по сбору пожертвований для монастыря он иногда ночевал и у нас, и ложился спать всегда со мной и, бывало, говорил мне: «Будешь ты монахом, будешь старец великий». Иногда брал меня с собой для сбора на обитель и говорил: «Вася, вот здесь не дадут, а вот здесь – подадут нам». Так и бывало. Много другого говорил он, но я уже забыл.

Будучи десяти лет, я пас своих лошадей и слышал, как люди рассказывали про жизнь отца Серафима Саровского, чудотворца, как он молился на камне в лесу. Вот и я задумал подражать ему. Нашел в поле большой камень и стал на нем молиться.

В возрасте 12–13 лет ежегодно ходил я со своими родителями в Псково-Печерский монастырь помолиться. Так мне в нем все нравилось и так хотелось остаться в нем навсегда – эта мысль меня никогда не покидала. Когда исполнилось мне 20 лет, стал я просить отца, чтобы он отпустил меня в монастырь, но он и слушать не хотел, а говорил: «Женить тебя надо, а не в монахи!» А я тогда отвечал: «Не хочу жениться и не буду никогда!» Так продолжалось несколько лет. Потом отец разрешил мне выстроить домик в усадьбе, а для какой цели – я не знал. Видно хотел-таки женить меня и выделить из дому. Впоследствии я в этом доме жил и молился каждый день.

По утрам отец приходил ко мне и звал на работу, и скажет, бывало: «Я думал, что ты молишься, а ты спишь…» Так продолжалось до 25-летнего возраста.

В это время жил в нашей местности старец Симеон, как звали его деревенские люди, и почитали его за блаженного. Этот старец приходил в дом отца моего, родители принимали его, и он иногда оставался ночевать у нас. И вот, однажды я решил спросить его совета и благословения идти в монастырь. Но он не дал мне никакого ответа и впоследствии не говорил ничего. Однажды приходит он к нам в дом и говорит отцу: «Я пришел к тебе умирать». В это время подхожу я и в который раз, обращаясь к блаженному, говорю: «Батюшка, благослови меня в монастырь». Он взял веревку, свернул ее жгутом и давай меня стегать, гнать из дому во двор, со двора на улицу, и гнал вдоль улицы за деревню, а потом вернулся домой, сел на лавку, затем лег и умер. Люди, видевшие это, поняли, что он выгонял меня из дома в монастырь. Но отец, по-прежнему, не хотел отпускать меня, однако скоро смирился и отпустил.

По прибытии в монастырь меня принял отец Мефодий, бывший тогда наместником. Он взял меня в келейники. Жил он в настоятельском доме наверху. Пробыв у него келейником 7 лет, я кроме келейного послушания, нес и общее послушание монастырское, как и вся братия. В это время строили за монастырскими стенами гостиницу для приходящих и приезжих богомольцев. Некоторым из братии, в том числе и мне, приходилось работать здесь с пяти часов утра до позднего вечера. И так продолжалось 5 лет и в продолжении этого времени мне мало приходилось спать на постели, я большей частью засыпал, сидя за столом над книгой, и, бывало, проспишь так до утра, когда уже надо идти на работу.

Летом после работы молодые послушники и монахи иногда собирались отдыхать на свежем воздухе на Святой горе, в саду, и всегда приглашали меня с собой, но я всегда отговаривался и уклонялся от их бесед, ввиду того, что отец наместник дал мне послушание сделать то или другое, так как я имел специальность столяра-краснодеревца. Я имел свой столярный верстак и инструмент, а также токарный станок по дереву, мог вытачивать разные вещи в свободное время. Вот таким образом я и оправдывался от собеседования с братией».

СВЯТЫЕ ВРАТА. П. Н. МИХАЙЛОВ, КОНЕЦ XIX — НАЧАЛО XX вв.

Об этом времени рассказывает одна из духовных дочерей старца: «Мне было 7–8 лет, училась я в монастырской школе, а потом здание это стало гостиницей. В то время отец Симеон был послушником, звали его Василием. Часто он ездил на лошадях к станции для встречи приезжающих гостей из духовных и гражданских лиц и отвозил их на станцию после посещения обители. Мы, дети, караулили дядю Васю, как мы его тогда называли. Выезжает он из монастыря на паре выездных лошадей, и, если видим, что он один едет, кричим: «Дядя Вася, прокати нас». Он остановит лошадей, посадит нас и провезет по городу. Иногда до станции довезет, и опять в город поедем. Это было для нас большим удовольствием.

Он не был постоянным кучером, но его посылал наместник и очень любил своего послушника за его кроткий, послушливый и тихий характер. Василий всегда старался помочь, услужить и никогда не отказывался от просьб. Вот почему наместник посылал Василия для встречи разных лиц, он умел обходиться вежливо и ласково со всеми – так мы, дети, в то время рассуждали о дяде Васе. Летом он выезжал в подряснике, в скуфье, волосы были до плеч, небольшая русая борода. Зимой в шапке и шубе, подпоясанной красным кушаком, что придавало ему величественный кучерский вид».

В 1900 году Василий принял постриг с именем Вассиан. Старец много рассказывал о жизни Псково-Печерской обители.

«Со времен преподобного Корнилия и до нашего времени совершались крестные ходы с чудотворными иконами в Псков, Изборск, Порхов, Остров, Кочаново, Палкино и другие места Латвии и Эстонии – в память победы над Стефаном Баторием и других побед русского оружия также, в память чудесного заступления образа Успения Божией Матери и образа «Умиление». Назначались крестные ходы по указанию начальства, составлялось расписание. Для этого, по распоряжению правящих архиереев Псковской епархии, назначались наместником монастыря иеромонахи, иеродиаконы, послушники, монахи, которые шли с чудотворными иконами для совершения молебнов, а также певцы и монахи, охраняющие святые иконы и руководящие крестным ходом. Иногда сам отец наместник уходил на приходы для служения Божественной Литургии и брал меня с собой, т.к. я был при нем иеродиаконом. Он любил меня за голос – сильный тенор. Ночевали в деревне у прихожан, ели, что было приготовлено. Бывало, скажет наместник: «Не гнушайся, что подают, то и кушай, ибо Господь сказал ученикам Своим, чтобы они ели то, что им подадут там, где они находились в доме, на это Он дал им благословение».

Однажды отец наместник во время беседы со мной сказал:
– Я скоро умру (в день Пасхи), но не дома, а когда меня привезут и будут брать мое тело, то на один час будет от моего тела запах тления, а когда внесут в Печоры, то запах прекратится.

Так в действительности и исполнилось его предсказание. На Страстной неделе отца Мефодия вызвали в Петербург в Священный Синод. Там он заболел и умер в первый день Пасхи. И все, что он сказал о себе, все исполнилось в точности. Когда гроб ввезли в Печоры, то тление прекратилось, а когда внесли в монастырь, и в церковь, то от тела было благоухание. Отец Мефодий объяснил, перед кончиной, почему от его тела будет запах, тления:
– Это потому, что меня везде люди хвалили, вот Господь и решил смирить меня этим запахом по смерти, чтобы я не превозносился (отец Мефодий похоронен в пещерах монастыря, там же погребена и его сестра схимонахиня Анна.

После кончины отца Мефодия меня перевели из настоятельского дома под трапезную, около ворот, в то время я был иеродиаконом, с именем Вассиан (с 1901 г.).

Псковской епархией управлял архиепископ Арсений (Стадницкий, впоследствии – митрополит Новгородский). Иногда он приезжал в монастырь для служения и по другим делам. Однажды, проходя мимо моей кельи, он заметил в окнах цветы и занавески, и спрашивает сопровождавших его иеромонахов:
– Кто это живет здесь? – Ему говорят:
– Отец Вассиан, иеродиакон.
– Этот не по-монашески живет, позовите его сюда.
Я подхожу, весь трясусь, и бух в ноги:
– Простите, Ваше Высокопреосвященство! – Он говорит:
– Ты как красная девица живешь, а не как монах.
– Простите, Владыко, люблю цветы как создание Божие и чистоту люблю.
А потом, наедине, он мне говорит:
– Молодец, так и живи! Лучше в чистоте, чем в грязи!
Когда я был иеродиаконом, во сне мне было большое искушение, и я так смутился, что не мог сказать своему духовнику. Вот за обедней все духовенство стало причащаться Святых Таин, а я отошел в сторонку и не мог причаститься. Все причастились и спрашивают, где Вассиан, почему он не причащается? Тогда наместник архимандрит Мефодий на весь алтарь стал так громко звать меня и говорит:
– Ты что же покрываешь врага! Кайся, а то он в следующий раз не то сделает.
И вот мне вместо того, чтобы покаяться одному духовнику, пришлось каяться во всеуслышание. Потом причастился, и мне стало легко.

Пробыв несколько лет в сане иеродиакона, я был посвящен в иеромонахи (в 1903 г.) и назначен в Псковский Снетогорский монастырь, в качестве эконома, для восстановления хозяйства. Прожив там 4 года (вплоть до революции), при епископе Евсевии вернулся в обитель свою, было мне тогда 46 лет. Пробыл некоторое время в монастыре, и вот назначают меня в монастырское имение Мустыщево, от монастыря 25 километров в сторону Латвии. В этом имении пришлось мне пробыть несколько лет.

Было очень много трудностей. Вот где я из лаптей не вылезал. Нужно было восстанавливать заново почти все хозяйство. Первым делом нужно было храм выстроить во имя Крестителя Господня Иоанна, потом церковный дом, хозяйственные постройки, сарай, скотный двор и другое. Потом наладить землепашество, чтобы оно давало какую-то пользу монастырю. На это потребовалось много лет. Когда дело пошло на лад, возвратился я в монастырь. Начальство монастыря хотело возложить на меня большое бремя послушания,– поставить наместником монастыря. Я видел, что это послушание мне не под силу, и стал отказываться. К тому же очень устал, и на этом основании стал просить схиму, в чем мне вначале отказали, и все настаивали, чтобы я принял наместничество. Но я наотрез отказался ввиду внутреннего внушения принять схиму. На это упорно не соглашался епископ Иоанн (Булин), но, наконец, все же согласился и разрешил постричь меня в 1927 году с именем Симеон в честь праведного Симеона Богоприимца (память 3/16 февраля) и перевел меня в новую келью рядом с храмом Успения Божией Матери, куда привел сам и сказал:
– Вот тебе келья, здесь и умрешь.

В действительности, эта келья представляла нечто ужасное: грязная, мрачная, темная, стены мокрые, воздух сырой (одна комната размером три на пять метров с одним оконцем), с длинным, темным, десятиметровым коридором, стены голые, песчаные. Много пришлось приложить трудов, чтобы придать ей вид жилого помещения. Крыша дырявая, вода попадала на потолок, а с потолка в келью. Пришлось установить три печи, провести трубы вдоль коридора, чтобы осушить, оштукатурить, побелить – и все это делал своими руками, но, с Божией помощью, я все преодолел, смирился.

Но это еще не все: враг рода человеческого не оставляет в покое человека, а в особенности тех, которые решились последовать Христу, идти Его крестным путем. По прибытии в новую келью, в которую меня привел настоятель, и где мне пришлось ночевать первую ночь одному, приступили ко мне злые духи, которые заполнили всю келью. Страшные такие, я их раньше никогда не видел и страшно испугался и не знал, что делать. А они начали на меня кричать, дергать, гнать, говоря:
– Зачем ты сюда пришел, уходи отсюда, все равно мы не дадим тебе здесь жить, и тому подобное.
Я закрыл лицо руками, чтобы их не видеть, а сам трясся от страха, да только говорил:
– Господи, приими дух мой, в руце Твои предаю дух мой!
Думал, что не переживу этой страсти, от которой даже не мог перекреститься. А во втором часу ночи они скрылись, а я не мог уже уснуть. Такие страхи продолжались много раз, но они мне были уже не так страшны (при помощи Божией), как в первое время, и я уже научился отражать их силою креста и молитвы.

Вот так и дожил я до конца моей жизни в этой келье по благословению епископа Иоанна. Труден путь монашеский, но труднее подвиг схимнический, если идти так, как указал нам Подвигопомощник наш Господь Иисус Христос. При помощи Его Всесвятаго Духа все возможно победить, перенести, претерпеть и достигнуть вожделенного, обетованного Им неизглаголанного вечного наследия в Его Царствии Небесном!»

Сразу после принятия схимы отец Симеон был назначен духовником монашествующих и паломников. Основным его послушанием становится старческое окормление многочисленных духовных чад, иноков и мирян, но, по мере сил, отец Симеон продолжал трудиться и в столярне, и в саду, и в поле, и в лесу, и в огородах. Он развел древесный питомник, рассаживал деревья, выделывал цементные столбики-ступени для большой лестницы, сам делал для них модели, ухаживал за пчелами, много работая своими руками: делал оконные рамы, киоты для икон. Трудился он до конца дней своих и всегда был бодрым, свежим, румяным, отличался крепким телосложением до самого конца своей 92-летней жизни.

Бывший послушник монастыря так вспоминает о жизни старца после принятия схимы:
«Жил он в келье Печерского монастыря, 20 ступеней под землей. Это была келья духовника братии.
– Не зашибись-то головою,– говорил он откуда-то из под земли, когда я, постучав (с молитвою Иисусовой) в наружную дверь, спускался к нему на исповедь. Он встречал с тонкой восковой свечкой в руках, садился со мной у покрытого темной скатертью стола. На стене висела большая икона-картина Воскресения Христова, с припавшей к ногам Воскресшего св. Марией Магдалиной. Говорил отец Симеон просто, с псковским акцентом… Старец был духовником братии и мирян. Ему приходилось принимать кого в келье, кого на кухне, иных в коридоре, смотря по состоянию приходящих, по состоянию их сердца, крепости веры, о чем Господь открывал батюшке «ве́дением тайн сердечных» (как он сам говаривал не раз). Во время чтения Евангелия за ранней Литургией в подземном Успенском соборе, старец часто плакал, прерывая чтение. Отец Симеон был прост, ревнитель безмолвия, имел дар старчества от Бога – в этой простой и суровой внешней оболочке таился дивный огненный цветок любви Божией».

В конце 1930-х годов Печерский край вошел в состав Советского Союза. Воссоединение с отечеством, принесло жителям все опасности большевистского террора, и, главное, угрозу закрытия обители. И хотя в Эстонии монастырь испытывал давление со стороны властей, как «слишком русский», при большевиках судьба его становилась совершенно непредсказуемой.

Но началась Великая Отечественная война, и Печоры заняли немцы. Неизбежные контакты монастырского начальства с оккупантами носили сугубо официальный характер и были довольно натянуты; братия молилась по кельям о даровании победы российскому воинству. Известно, что старец Симеон в 1944 году укрывал в пещерах русских разведчиков, а потом помог им уйти.

Перед отступлением немцы потребовали, чтобы все насельники монастыря эвакуировались в Германию, а монастырь хотели взорвать. Всю ночь братия со слезами молилась в Успенском храме перед мощами преподобномученика Корнилия и перед образом Успения Божией Матери. Возглавил молитву старец Симеон. Наутро немецкие машины три часа простояли у святых врат, но из монастыря никто не вышел, а затем в неизбежной при отступлении панике про монастырь просто забыли, да и взорвать не смогли – Господь защитил обитель по молитве братии.

Хотя радость освобождения от оккупантов омрачалась гонениями безбожного режима, но предстательством Пресвятой Богородицы монастырь не был закрыт. Уже через два-три года после окончания войны Псково-Печерский монастырь становится одним из самых посещаемых в России – к старцу со всех концов страны устремились тысячи паломников. Наступила пора сугубых пастырских трудов иеросхимонаха Симеона. Воспоминания паломников той поры о благодатном старце многочисленны и дают представление о том, как этот светильник Божий окормлял страждущий народ.

АРХИМАНДРИТ ПИМЕН (ИЗВЕКОВ) И СТАРЕЦ СИМЕОН. 1950-е гг.

Особая сила молитвы старца сказывалась даже на практической жизни обители. Так, в конце 40-х – начале 50-х гг. в период наместничества архимандрита Пимена (будущего Святейшего Патриарха) у обители были отобраны все посевные земли, и только за монастырем оставили небольшой пустырь под огород. На земле, прежде никогда не обрабатывавшейся, посеяли овощи, но всходов не было, на что сетовал отец архимандрит. А отец Симеон в эти дни тайно ходил на огород молиться, и Господь, по его молитве, послал не только добрые всходы, но и на удивление обильный урожай, да такой, какого давно не видели в этих местах, так что братия от души восхвалила Бога за изобилие плодов земных.

При жизни старца монастырь имел более 20 гектаров земли. Земля давала все, что было необходимо для трапезы братии и паломникам. В тот год, о котором идет повествование, была сильная засуха. Кто-то из братии попросил батюшку помолиться, чтобы не погибли монастырские посадки. Отец Симеон обошел все монастырские посадки – и буквально в тот же день обильный дождь полил монастырские земли, а повсюду в окрестностях Печор продолжалась иссушающая жара. Духовная дочь батюшки Екатерина рассказала: в городе, узнав о чудесном поливе монастырских земель, говорят, что отец Симеон не хочет добра жителям, а заботится лишь о своих землях, а до жителей Печор ему дела нет. Тогда старец спросил:
– А почему никто из города не приходит, не заказывает молебнов, не совершают крестного хода, им что – не нужен дождь? Видно, придется выйти из монастыря, хотя уже 65 лет не был за его стенами. Только не забудь захватить зонтик.
Екатерина пришла в назначенный час, но зонтика не взяла, так как усомнилась в словах старца. Батюшка спросил у нее:
– А где зонтик? – Та ответила:
– Какой зонтик, батюшка, уже месяц нет дождей, сушь какая!
Старец, ничего не сказав, взял свою палочку и направился с Екатериной за пределы монастыря. Поднялись на гору, вышли в поле и вдруг начали собираться тучи, и довольно скоро пошел проливной дождь. Спутница батюшки, промокшая до нитки, не раз вспоминала о зонтике, который велел ей взять старец. И сам батюшка нарочно не взял зонтика, желая проучить непослушницу.

СТАРЕЦ СИМЕОН НА МОНАСТЫРСКОМ ПОЛЕ. ФОТО В. Ф. ШВЕЦА.

Батюшка говорил: «Хорошо, что я землей пахну». Кто-то из чад батюшки сделал снимок: старец стоит посреди созревших хлебов, колосья будто кланяются перед ним. Здесь такое живое общение с землей, кажется, что сам старец вырос из этой земли, а колосья – его многочисленные духовные чада. «Молите Господина жатвы, чтобы выслал делателей на жатву Свою» (Лк. 10, 2). Как вспоминает о нем пюхтицкая схимонахиня Евстафия: «И вот стоит наш батюшка Симеон на поле среди колосьев, а сам – словно живой спелый колос!»

Ко всякому творению Божию старец относился с благоговением, каждую, по его словам, «щепочку и травинку» считал частицами прекрасного мира, дарованного Творцом.

Своим радостно-мирным духом, предощущением будущего преображения твари он напоминал преподобного Серафима Саровского: в нём была осмотрительная мягкость старческого окормления, вообще свойственная старцам на Руси, особенно преподобному Амвросию Оптинскому. В частности, отец Симеон не считал «низким» давать советы по хозяйству.

У ВХОДА В УСПЕНСКИЙ ХРАМ ПСКОВО-ПЕЧЕРСКОГО МОНАСТЫРЯ

По принятии схимы батюшка около 30 лет служил в Успенском храме, и братия даже называла эту церковь – Симеонова. Он каждый день в алтаре у окна вынимал частицы на проскомидии. Один иеромонах, будучи в то время благочинным, дерзнул выгнать его с этого места. Батюшка смиренно ушел, но сказал ему:
– Ты выгнал отсюда не меня, а тысячи душ, и за это Господь тебя накажет и на земле, и на том свете, разве если ты сумеешь покаяться.

Впоследствии так и получилось. Этот иеромонах очень сильно заболел, но когда ему предложили раскаяться в этом грехе, он сказал, что не помнит его.

Старец Симеон благословлял своих чад часто причащаться, иногда даже два дня подряд,– но с ясным осознанием всегдашнего нашего недостоинства.

СТАРЕЦ ИЕРОСХИМОНАХ СИМЕОН (ЖЕЛНИН). 1957 г.

Однажды утром батюшка читал правило. В это время к нему в стену стал стучать отец Серафим, говоря:
– Что вы там батюшка делаете, до меня доносится необыкновенное благоухание!
Батюшка не ответил. Когда отец Серафим вошел в келью старца, он отошел от аналоя и сказал:
– Это дымок из печки пошел, а тебе показалось благоухание.
Старец всегда старался скрывать свои дары и благодать, почивавшую на нем.

Пришел в монастырь новый иеромонах. Отец Симеон сказал благочинному, чтобы он не допускал его никуда. Впоследствии слова батюшки исполнились. Этот иеромонах не оправдал своего сана и был удален из обители.
Батюшка говорил, что всего один раз в жизни был в отпуске и уезжал из монастыря, а потом всю жизнь каялся в этом, так как видел много соблазнов от сатаны. Поэтому он не советовал никому из монахов ездить в отпуск.

Одна женщина сказала батюшке:
– Как хорошо служит такой-то монах, какой у него голос красивый. – А батюшка ответил:
– Это гордец, это не красота, а погибель.

Приехал к старцу семинарист с последнего курса и говорит:
– Хочу, отче, к вам в монастырь. – Старец ответил:
– Что ты, чадо, тебе жениться надо.
Написал записочку и послал по адресу. Приходит семинарист по этому адресу – видит молодую девушку в огороде. Подает ей записочку, сказав, что отец Симеон послал. Девушка прочитала ее и сказала:
– Согласна.
– На что согласна? – спросил он.
Тогда она подала ему записку, на которой написано рукой старца: «Посылаю тебе жениха, будете жить как брат с сестрой». Так и женился, стал прекрасным священником, а матушка его стала регентом в храме.

Пришла к старцу молодая послушница за благословением на постриг. Старец ей говорит:
– Видишь посох? – возьми его и иди, паси свое стадо!
Та ушла, не уразумев слов старца. А потом она стала игуменией монастыря.

СТАРЕЦ СИМЕОН В ПОЛЕ

Отец Симеон обладал даром глубокой прозорливости. Был он очень немногословен, говорил кратко, точно и только главное.
Пришла к старцу женщина в первый раз. Он сразу и спрашивает:
– Ты одна живешь?
– Нет, батюшка, три дочки у меня, муж погиб на фронте.
Народа много, он беседует с другими, потом вдруг снова спрашивает:
– Так ты одна живешь?
Удивилась женщина и подумала, слышит что ли батюшка плохо:
– Батюшка, да я же уже сказала, что не одна, три дочки у меня.
Старец больше ничего не сказал тогда. А теперь эта женщина действительно живет одна в квартире. Он все это предвидел.

СТАРЕЦ СИМЕОН С ДУХОВНЫМИ ЧАДАМИ

Жительница Петербурга рассказывает, что жила с семьей в коммунальной квартире, а за стеной обитал скрипач, который изводил соседей своими упражнениями, так что ее сыновья не могли готовиться к занятиям. Приехала к старцу и просила помолиться, чтобы Господь помог обменять комнату. Батюшка сказал:
– Подожди немного. Скоро настроят новых домов, и получишь отдельную квартиру. – Так вскоре и случилось.
Приехала в Печоры женщина – профессор из Ленинграда. Ей посоветовали сходить к старцу Симеону. Она прежде всего спросила, ученый ли батюшка? Ей ответили, что нет.
– Тогда мне у него нечего делать, а есть ли у вас ученые монахи?
Ее послали к отцу Серафиму. Через несколько минут она вернулась и сказала: «Он ничего внятного не сказал и захлопнул дверь». Тогда ей все же посоветовали зайти к батюшке получить благословение из уважения к его сану. Тогда она вошла в келью и не выходила несколько часов. Уже большая очередь собралась, многие роптали. Наконец, эта женщина вышла из кельи смеющаяся и начала вслух перечислять достоинства батюшки: «И добрый, и умный, и великий, и духовный, и прозорливый, и красивый…». И еще много всяких похвал и восторгов. Пробыла она в обители три дня и все эти дни провела у ног батюшки. Уехала она из монастыря окрыленная и благодарила Бога, пославшего ей такого чудного духовного старца и наставника. После этого она постоянно приезжала в Печоры, стала духовной дочерью старца.

Отец Серафим был для меня самым загадочным человеком в Псково-Печерском монастыре. Происходил он из остзейских баронов. После окончания Тартуского университета в тридцатые годы пришел в монастырь на послушание к старцу Симеону.

Отец Серафим мало общался с людьми. Жил он в пещере, приспособленной под келью, очень сырой и темной. На службе он стоял весь углубленный в молитву, низко склонив голову, изредка, по-особому легко и благоговейно, совершая крестное знамение. И по монастырю отец Серафим проходил всегда такой же сосредоточенный. Нам, послушникам, преступлением казалось отвлечь его. Правда, иногда он сам коротко обращался к нам. Например, возвращаясь в келью с литургии, всегда давал просфору дежурному на монастырской площади. Или как-то один послушник – Саша Швецов – подумывал о том, чтобы оставить монастырь. Отец Серафим неожиданно подошел к нему и топнув ногой строго прикрикнул: «Нет тебе дороги из монастыря!». Сам он, прожив здесь безвыходно 60 лет, говорил: «Я даже помыслом не выходил из обители». В 1945 году его, правда, как немца выводили на расстрел наши солдаты, но потом передумали и не расстреляли.

Вообще, несмотря на свою замкнутость и суровость, он был необычайно добрым, любящим человеком. И его в монастыре все бесконечно почитали и любили. Хотя и относились со страхом, точнее с трепетом, как к человеку, живущему на земле с Богом, как к живому святому.

Помню свое наблюдение тех лет. Я некоторое время был иподьяконом у отца Наместника архимандрита Гавриила и заметил, что когда отец Серафим входил в алтарь, Наместник поспешно поднимался со своего места навстречу ему и приветствовал его с особым почтением. Больше он так не относился ни к кому. Каждое утро, зимой и летом, ровно в четыре часа, отец Серафим выходил из своей пещерной кельи, коротко осматривал монастырь – все ли в порядке – и, возвратившись в келью, растапливал печь, которую из-за пещерной сырости приходилось топить почти круглый год. Думаю, он ощущал себя особым хранителем монастыря, а может это и вправду было ему поручено. Во всяком случае, голос этого немецкого барона, великого монаха-аскета, прозорливого подвижника был всегда решающим в самых сложных решениях, которые приходилось принимать братии монастыря.

Отец Серафим редко говорил какие-то особые поучения. В прихожей его суровой пещерной кельи висели листы с высказываниями из святителя Тихона Задонского, и тот, кто приходил к нему, часто довольствовался этими цитатами или советом отца Серафима: «Побольше читайте святителя Тихона».

Все годы жизни в монастыре отец Серафим во всем довольствовался самым малым. Не только в еде, во сне, в общении с людьми, но и даже, казалось бы, в совсем обычных вещах. Например, в бане он никогда не мылся под душем, ему всегда хватало лишь одной-единственной шайки воды. Когда послушники спросили у него, почему он не использует душ, ведь в нем воды сколько угодно, он буркнул, что под душем мыться, все равно, что шоколад есть.

Как-то, году в 84-м, мне довелось побывать в Дивеево. А тогда это было не так просто как сейчас: поблизости находился закрытый военный город. Старые дивеевские монахини подарили мне частицу камня, на котором молился преподобный Серафим. Вернувшись в Печоры, я решился подойти к отцу Серафиму и подарить ему эту святыню, связанную с его духовным покровителем. Отец Серафим сначала долго стоял молча, а потом спросил:

– Что я могу за это для вас сделать?

Я даже немного опешил.

– Да ничего… – но потом выпалил самое сокровенное: – Помолитесь, чтобы я стал монахом!

Помню, как внимательно посмотрел на меня отец Серафим.

– Для этого нужно главное, – сказал он негромко, – ваше собственное произволение.

О произволении к монашеству он еще раз говорил мне через много лет, совсем при других обстоятельствах. Я тогда был уже в Москве на послушании у владыки Питирима. А отец Серафим доживал последний год своей земной жизни. Он уже, кажется, почти не вставал. Приехав в монастырь, я зашел повидать старца в его пещерную келью. И вдруг он сам завел разговор о монастыре, о нынешнем положении монашества. Это было очень необычно для него и тем более драгоценно. Из этого разговора я запомнил несколько главных мыслей.

Во-первых, отец Серафим говорил о монастыре с огромной, невыразимой любовью, как о величайшем сокровище:

– Вы даже не представляете, что такое – монастырь! Это… жемчужина, это удивительный бриллиант в нашем мире! Только потом вы это оцените и поймете.

Затем он сказал о главной проблемы сегодняшнего монашества:

– Беда нынешних монастырей в том, что люди приходят сюда со слабым произволением.

Только теперь я все больше понимаю, насколько глубоко было это замечание отца Серафима. Жертвенного самоотречения и решимости на монашеский подвиг в нас все меньше. Об этом, наблюдая за молодыми насельниками обители, и болело сердце у отца Серафима.

И наконец он сказал очень важную для меня вещь:

– Время больших монастырей прошло. Теперь будут приносить плод небольшие обители, где игумен будет в состоянии заботиться о духовной жизни братии. Запомните это. Если будете наместником – не берите много братии.

Таков был наш последний разговор в 1989 году. Я тогда был простым послушником, даже не монахом.

Прозорливость отца Серафима не вызывала у меня и моих монастырских друзей никаких сомнений. Сам отец Серафим очень спокойно и даже несколько скептически относился к разговорам о чудесах и прозорливости. Как-то он сказал:

– Вот все говорят, что отец Симеон был чудотворец, прозорливый. А я, сколько с ним жил рядом, – ничего не замечал. Просто хороший монах.

Но я не раз на своей судьбе испытал силу дарований отца Серафима.

Как-то летом 1986 года я проходил мимо кельи старца и увидел, что он собирается сменить лампу в фонаре у себя на крыльце. Я подошел к нему, принес табурет и помог вкрутить лампу. Отец Серафим поблагодарил меня и сказал:

– Одного послушника архиерей забрал в Москву на послушание. Думали, что ненадолго, а он там и остался!

– Ну и что? – спросил я.

– Ну и все! – сказал отец Серафим. Развернулся и ушел в свою келью.

В недоумении и я пошел своей дорогой. Какого послушника? Какой архиерей?..

Через три дня меня вызвал Наместник архимандрит Гавриил. Он сказал, что ему сегодня позвонил из столицы архиепископ Волоколамский Питирим, Председатель Издательского отдела Московского Патриархата. Владыка Питирим узнал, что в Печорском монастыре есть послушник с высшим кинематографическим образованием и обратился с просьбой к отцу наместнику прислать его в Москву: срочно нужны были специалисты, чтобы готовить телевизионную и кино-программу к 1000-летию Крещения Руси, празднование которого намечалось через два года. Послушником, о котором шла речь, был я. Кажется это был самый страшный день в моей жизни. Я умолял отца Гавриила не отправлять меня в Москву, но он уже принял решение:

– Я из-за тебя с Питиримом ссориться не буду! – отрезал он в ответ на все мои мольбы.

Лишь позже я узнал, что возвращение в Москву было еще и давней просьбой моей матушки, которая надеялась отговорить меня от монашества, а отец Гавриил очень жалел ее и ждал повод отправить меня к безутешной родительнице. А жесткие формулировки были в его обычном стиле.

Конечно же, я сразу вспомнил свой последний разговор с отцом Серафимом о послушнике, об архиерее, о Москве и бросился к нему в келью.

– Воля Божия! Не горюйте. Все к лучшему, вы сами это увидите и поймете, – ласково сказал мне старец.

Как же, особенно первое время, было тяжело снова жить в Москве. И тяжело именно потому, что, просыпаясь ночью, я понимал, что поразительный, несравнимый ни с чем мир монастыря – с отцами Серафимами, Иоаннами, Нафанаилами, Мелхиседеками, Александрами – далеко, за сотни километров, а я здесь, в этой Москве, где ничего подобного нет!

Архимандрит Тихон (Шевкунов)

МЫ ВСЕГДА ПОД КРЫЛОМ БОЖИИМ

Жизнь и поучения архимандрита Серафима (Розен­бер­га), старца Псково-Печерского монастыря

Предлагаемое издание посвящается преподобному старцу, псково-печерскому архимандриту Серафиму (Розенбергу). В книгу вошли воспоминания знавших его священников и братии Псково-Печерского монастыря, чудом сохранившиеся его собственные дневники и поучения о духовной жизни, о борьбе со страстями и о стяжании христианских добродетелей; переписка с родной сестрой, а также записи наставлений духовника о. Серафима - преподобного Симеона (Желнина), Псково-Печерского чудотворца. В этом душеполезном чтении православный читатель найдет для себя большое утешение и духовную помощь.

Приводим отрывок из книги.

Слово к читателям

Cтарец архимандрит Иоанн (Крестьянкин) однажды, помню, когда речь зашла об архимандрите Серафиме, сказал: «Он спасется».

Спасения души в Свято-Успенской Псково-Печерской обители искал свою долгую 62-летнюю жизнь в монастыре приснопамятный отец Серафим.

Он предстает перед глазами монахом, идущим по монастырю с опущенными долу глазами и несущим икону из ризницы в храм для богослужения.

Зимой, ровно в 4 часа утра начинала топиться печь в его келье, почти пещере, рядом с Успенским собором.

Ранней весной отец Серафим с железной лопатой откидывал заледеневший снег от северной стены своего жилища. Летом педантично следил за проветриванием всех храмов обители. Осенью окна церквей закрывались на зимний период, а старец сметал листья с желобов кровли своего земного обиталища.

Внутренний мир отца Серафима ведом только Богу.

Он ежедневно читал жития святых на славянском языке. Любимым монашеским наставником для него был преподобный Феодор Студит.

Зайдя к нему в келью, благоухавшую ладаном, его можно было всегда застать за рукоделием.

За вечерним богослужением он читал неопустительно монастырский синодик с именами, записанными для молитвы в обители, и, стоя рядом с братским клиросом, подпевал монашескому хору.

Спасибо за труд отцу диакону Георгию Малкову и Петру Юрьевичу Малкову, которые в своей работе показали подвижническую жизнь архимандрита Серафима - для назидания современным христианам.

Наместник Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря, архимандрит Тихон (Секретарев)

Свято-Успенский Псково-Печерский монастырь.

Введение

Cреди православных монахов, насельников святых обителей, подвижников благочестия встречаются порой особые иноки, чей христианский путь на протяжении многих десятилетий их земного шествия по дороге к Вечности остается для окружающих тайной, загадкой, житием сокровенным.

Они не производят на окружающих внешнего броского впечатления, не блистают словами яркой и вдохновенной проповеди с храмового амвона, не собирают вокруг себя многочисленных духовных чад, жаждущих услышать их премудрый совет и наставление. Подвиг их тих и неприметен, кажется, что их биография не включает в себя ничего иного, кроме череды одинаковых дней и лет, наполненных несением монастырских послушаний, и добросовестного - без всяческих особых аскетических и духовных свершений - исполнения правил монашеской жизни.

Впрочем, иногда окружающие начинают догадываться, что в жизни таких «сокровенных» иноков не все так просто, что в их сердечно-духовном внутреннем делании происходит нечто особенное, значимое, подлинно важное.

Краткое, но точное слово, исполненный особого смирения поступок, миг, открывающий образ возвышенной молитвы за храмовым богослужением - все это вдруг зримо являет братии, что такой инок высочайшим образом предстоит Богу, ходит пред Ним, имеет великую силу молитвы в Его очах, возлюблен Им особой любовью - как усыновленный по дару Божественной благодати. Вдруг оказывается, что за скупыми словами общения с окружающими, строгим и, казалось бы, равнодушным взглядом на окружающий мир, за ничем не примечательными поступками, размеренным исполнением послушаний - сокрыт непрестанный молитвенный и духовный подвиг, ожесточенная борьба за собственное Спасение, торжество победы над искушениями, грехом, радость истинного, подлинного богообщения.

Но моменты подобного невольного самосвидетельства перед окружающими могут быть очень и очень редки. И потому в глазах братии такой инок, в тишине сердца своего предстоящий Богу, чаще всего воспринимается как не более чем «хороший» монах, чей неприметный подвиг, зачастую, оказывается скрыт в тени яркого подвижнического делания известных монастырских старцев.

Архимандрит Серафим (Розенберг) (1909–1994), насельник Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря, духовному подвигу и письменному наследию которого посвящена эта книга, при жизни своей был именно таким «сокровенным» иноком. Его «делание» во Христе, внутренняя борьба за Спасение, высота молитвы пред Богом были - на протяжении многих десятилетий его жития в святой Печерской обители - глубоко и надежно спрятаны за крепкой оградой внешней строгости, пусть иногда и смягчаемой мимолетной доброй улыбкой, необщительности, требовательности к подчиненным, краткости речи, довольствования самым малым в повседневном быту, полной самоотдачи благословленному монастырским начальством послушанию. Уважаемый всеми в монастыре за многолетний иноческий подвиг, смирение, трудолюбие, любовь к посещению храмовых служб и еще за то, что некогда он был особо близок к великому старцу ХХ столетия преподобному Симеону (Желнину) (1869–1960), он, по словам архимандрита Феофана (Молявко), был… «“таинственной книгой”, которую не прочитать никому» .

Именно такой «таинственной книгой» и было для печерской братии иноческое житие ризничего архимандрита Серафима, подвизавшегося в Печерской обители без малого 62 года.

Вот каким остался в памяти наместника Псково-Печерского монастыря архимандрита Тихона (Секретарева) отец Серафим в последние годы его жизни: «…Батюшка Серафим смиренно продолжает, уже прихрамывая, носить в храмы по ступеням лестниц иконы и облачения к богослужению. Осенью сметает с крыши своей кельи пожелтевшие листья, исполняя тем самым давнишнее послушание старцу Симеону; зимой пилит помельче дровишки для печи; по весне разбрасывает снег от кельи, чтоб быстрее таял. На вопросы отвечает с приветливой улыбкой. Иногда переводит с иностранных языков письма, приходящие на монастырь. Кроме этого, неопустительно, ежедневно посещает утреннее и вечернее богослужение.

Так проходят годы до последней болезни, и пять лет отец Серафим терпеливо переносит страдания, ежедневно причащается Святых Христовых Таин, читает духовные книги и молится, непрерывно молится. Выходит иногда на непродолжительную прогулку и за любую услугу себе он от души с поклоном говорит: “Благодарю!”» .

Ни одного лишнего слова, обращенного к окружающим, никаких долгих бесед с братией, одинокая замкнутая жизнь, упорное отмалчивание в ответ на вопросы об историческом прошлом монастыря в ХХ столетии, свидетелем которого архимандрит Серафим стал за свое долгое земное житие - поистине «таинственная книга», всегда закрытая и спрятанная от посторонних глаз…

Оставалась бы она таковой и поныне, если бы, Промыслом Божиим, неожиданно не обнаружились дневники отца Серафима, некоторые его письма и другие собственноручные записи старца.

Конечно же, записки эти лишь отчасти приоткрывают нам ту сердечную устремленность ко Спасению, ту ожесточенную борьбу с искушениями, с грехом, то духовное горение любовью к Богу и ближнему, то молитвенное восхождение по лествице духовного совершенства, что были присущи старцу Серафиму. Многое в нем и поныне остается загадкой… Не много мы узнаем из записей архимандрита Серафима и об истории его жизни.

В этих дневниках отец Серафим по большей части молчит о себе «внешнем», но постоянно свидетельствует о самой важной стороне собственной личности - о человеке «внутреннем», созидающем себя во Христе, возводящем сокровенный храм для обитания Духа Святого.

Дневники эти описывают не «житейскую» биографию старца, но говорят нам о его тернистом духовном пути - от только что поступившего в Псково-Печерский монастырь обуреваемого помыслами молодого человека до мудрого старца - свидетеля истины Православия, хранителя и проповедника сокровищ Церковного Предания.

Еще одним даром Божественного Промысла, безусловно, является постоянно присутствующий на страницах найденных дневников архимандрита Серафима живой голос его наставника, духовного руководителя, - преподобного старца Симеона.

Объем записей поучений старца Симеона молодому Серафиму (Розенбергу) (большая часть из них относится к 30-м годам ХХ века) - достаточно велик. Тем радостней, что перед нами ныне открывается возможность более полно приобщиться к духовному наследию этого замечательного новопрославленного печерского подвижника.

Преподобный Симеон говорит с молодым тогда монахом Серафимом о путях борьбы с искушениями и грехом, о стяжании смирения, о любви к Богу и ближнему, о молитве, о терпеливом перенесении скорбей и болезней. В этих записях перед нами открывается сокровищница глубокой мудрости, живой веры во Христа, острого и яркого слова великого старца.

С неожиданной стороны образ внутреннего жития и всей неординарности личности старца Серафима показывает нам и его переписка с сестрой - Тамарой Ивановной Розенберг.

Тамара Ивановна, вместе с родителями, оказалась в результате событий Второй мировой войны в эмиграции, в Швейцарии. Не имея возможности навестить брата на Родине, она в течение более чем тридцати лет обменивалась с ним письмами. Письма Тамары Ивановны Розенберг к отцу Серафиму также были обнаружены авторами книги.

Нужно подчеркнуть, что письма Тамары Ивановны дают нам очень важные дополнительные сведения о личности архимандрита Серафима, его характере, отношении к родственникам, о понимании им смысла монашеского подвига и христианского жития. Письма эти также рисуют нам очень живой и яркий образ личности самой Тамары Ивановны Розенберг - искренне верующей православной женщины, не теряющей глубинной духовной связи со своей Родиной даже и вдали от нее.

В руки авторов книги попали и некоторые из писем отца Серафима к сестре: частью в оригинале, частью же - фрагментарно, переписанные рукой Тамары Ивановны в две особые тетради (тетради эти содержат и другие материалы, посвященные личности архимандрита Серафима) .

Письма старца к сестре отражают многие значимые обстоятельства его жизни, явственно свидетельствуют о том особом благоговейном чувстве, которое испытывал он к преподобному Симеону, содержат интересные (хотя и краткие) характеристики прежних монастырских наместников, а также зримо являют нам ту глубокую сердечную привязанность, что имел отец Серафим к Тамаре Ивановне. Кроме того, мы находим в этих письмах и очень яркие, духовно глубокие поучения старца, обращенные к сестре.

На страницах книги также публикуются и воспоминания лично знавших старца Серафима: тех, кто получил хотя бы некий доступ к тайникам его души; тех, кто сподобился быть свидетелем его кроткого и смиренного служения Богу, напряженного иноческого делания и труда во славу святой Псково-Печерской обители; наконец и тех, кто присутствовал при последних мгновениях жизни старца перед его уходом за порог смерти - в Вечность…

Псково-Печерская обитель всегда была славна своими замечательными старцами. Тысячи паломников со всех уголков России стремились сюда за житейским советом, утешением, ободрением, наставлением в борьбе с грехом и на путях Спасения. Старец Серафим во время своей земной жизни был почти что не приметен для окружающих - на этом дивном печерском небосклоне здешних смиренных старцев. Тем неожиданней и ярче начинает светить ровным и премудрым светом та сокровищница духовного Боговедения, та внутренняя духовная «ризница» личного подвига, иноческого труда и глубоких духоносных размышлений отца Серафима, что приоткрываются нам в его житии и его дневниках. Кроме того, следует постоянно помнить, что все Богомыслие архимандрита Серафима постоянно сияет как бы «отраженным светом» мудрых наставлений его учителя, духовника и старшего содруга - преподобного Симеона.

К этой сокровищнице мы и приглашаем ныне обратиться православных читателей. Пусть та глубокая иноческая рассудительность, тот серьезный подвижнический опыт, те емкие и ясные ответы на самые наболевшие вопросы христианской души, что предстают перед нами в наставлениях преподобного старца Симеона и его ученика - старца Серафима, - послужат Вам, дорогие читатели, во благо, в помощь в борьбе с грехом, в стяжание духовного совершенства и во Спасение в Господе нашем Иисусе Христе.